БОГАТСТВО ПО-КИТАЙСКИ, РУССКИЙ КУПЕЦ – СТАРОВЕР
И ГЛОБАЛИЗАЦИЯ.

Китаец совершенно не похож на еврея и богаты они по-разному: мера в деньгах одинакова, а путь к богатству и смысл быть богатым разные. Среди русских же действительно богатым в прошлом был лишь самобытный купец-старообрядец по жизни поступавший вопреки и супротив господствовавших порядков. Теперь же на дворе экономическая глобализация с богатством еврейского корня. Возникает вопрос: возможно ли в рамках наступления рациональной глобализации во всемирном масштабе быть богатым традиционно по-китайски или по-русски?

Ответ очевиден: поскольку глобализация ни внешне ликом ни внутренне на генетическом уровне не сравняет краснокожего индейца с бледнолицым американцем, то и богатство в гармонии с самим собой у них сохранится традиционным. У чудом уцелевшего от полного физического истребления в резервации американского индейца, отказавшегося воспринять достижения западной цивилизации, и у «гражданина мира» в Нью-Йорке чувство богатства и в 21 веке будет разным.

Утверждать сказанное позволяет тот факт, что сведение разного к единообразному без полного истребления первого до сих пор не удавалось никому. Даже пример китайцев здесь бессилен. За пять тысяч лет своей письменной истории китайцы свели к своему роду (ассимилировали) все народы, вступавшие с ними в контакт. Некитайские династии пришлых народов Азии, захватывавшие власть в Поднебесной, за три-четыре поколения через кровосмешение полностью растворялись в монолитной китайской массе. Народы, населяющие окраины Срединного государства по ходу Солнца, исподволь перенимали китайскую культуру. Так японцы переняли всю китайскую культуру, впитали и форму и суть (правда, за исключением главного - экзаменационной системы чиновничьей бюрократии). Корейцы и вьетнамцы приняли китайскую культуру в меньшей степени, но и они частично заимствовали столп китайской специфики – код иероглифического письма в записи имен.  Китай - единственная страна в мире, где еврейская община в Кайфэне в 19 веке полностью потеряла свою идентичность и растворилась без следа, утратив и храм веры и Завет Моисея.

Но было и исключение: обитатели «древней страны заходящей предрассветной луны» - монголы остались самобытными. Войдя в Китай в 13 веке, основав там династию чингизидов «Юань», только монголы не приняли почти ничего из китайской культуры, не растворились генетически, в конце 17 - 18 веке пережили азиатскую «глобализацию по-китайски», сохранили свой корень даже в пик последнего мирового величия Китая в первой половине правления династии Цин. Такая стойкость объясняется, видимо, спецификой генетического кода монголов, ведь страдая от сифилиса у монголов нет болезни иммунодефицита человека – спида.

И так, сохранённое в генах национальное чувство, включая традиционный национально специфический инстинкт богатства, инстинкт дополняющий до гармонии трёх другие общественные инстинкты: власти и славы, вполне вероятно, поначалу, станет причиной трещин, а затем раскола и краха строящейся на глазах народов мира пирамиды экономической глобализации всей жизни на планете. 

А специфика богатства по-китайски упирается в самобытность психического склада. Так главной характеристикой психологии китайцев выступает прагматизм, как тип поведения, предполагающий ориентацию на практически полезный результат и силу. Однако китайский прагматизм не чета западному. Китайское сердце тянется к богатству. Но если для Запада богатство – это количество денег, то для китайца – качество жизни. Показателем богатства на Западе выступает капитал. У китайцев же в ориентирах качества жизни богатство – это роскошь, а среди роскоши главная – это роскошный гигантский обед. Еда – главная ценность китайской цивилизации, и показатель китайского богатства – это не столько абстрактный счёт в банке на завтра, сколько состав и тонкая экзотика вкусов подаваемых Вам блюд сегодня. И именно многочасовой китайский обед более всего контрастирует с быстрой и примитивной едой американских миллионеров. Для сравнения, в России, человек, если живёт в достатке, то и без роскоши или капитала уже ощущает себя богатым.

Прагматизм в бизнесе означает, что китайцы всегда используют все свои карты: и те, что в руках, и те, что в рукаве. Приземлённый в устремлениях прагматизм китайцев пренебрегает возвышенными категориями морали, равнодушен к правде, но всегда принимает во внимание силу. Западное же упование на закон при отсутствии демонстрации вашей силы приводит, в конце концов, к выказыванию китайского пренебрежения.

Именно прагматизмом я объясняю и то, что очень многие уголовные и гражданские дела в Китае решаются в соответствии не с буквой закона, а с личным пониманием сути этого закона тем или иным чиновником, облечённым властными полномочиями. При чём не только на местах, но и на высоком уровне. Китай – это страна, в которой начальники поступают так, как им прагматически заблагорассудится.

Так как же китайская традиция будет разлаживать глобализацию? Слишком большое население Китая, слишком высокий уровень бедности «в отдалённых сельских и горных районах» проживания громадного большинства населения, слишком большой чиновничий аппарат, слишком жесткая конкуренция друг с другом «за место под солнцем», скандальная и бесконечная внутренняя вражда на основе только собственной выгоды, без правил и этикета, - всё это противоположно устоям смысла рациональной глобализации. Глобалистский смысл сведения национально разнообразного к транснационально единообразному состоит в том, что в единении всякий должен отбросить свои права и выгоды. Однако китайцы слишком умны в конкретных делах, ловки в применении знаний и навыков на практике и от этого неистребимо эгоистичны в личном благополучии, «наплевав на благополучие других». От эгоизма, а порой и нечистой совести «лица», китайцы упрямы в непризнании собственных ошибок, в перекладывании вины за провал всегда на других, в уклонении от поиска истины в состязательном процессе из-за боязни проиграть и потерять авторитет. С другой стороны всякий, чьи действия и убеждения бескорыстны, или законопослушны или прямолинейно последовательны  будет в душе осмеян китайцами, как дурак. По мнению самих китайцев среди всех народов мира, включая евреев, нет таких умных, как китайцы, а рассуждать иначе для китайца означает «потерю лица» и преклонение перед иностранщиной. Вы спросите почему? Да потому, что вся современная идеология глобализации, а именно – экономические знания, методы и содержание образования, идея демократии, принцип управления обществом на основе законов – всё это выросло из Пятикнижия Моисея, но отнюдь не является продолжением китайской традиции Пятикнижия Конфуция, применением канонов священной китайской древности.

В деловой же схватке с иностранцем один на один, с козырями практического знания предмета, применив именно традицию: врождённую дипломатию церемоний, принцип мягкого в борьбе с твёрдым, отхода назад там, где иностранец шагнёт вперёд, китаец обязательно выйдет победителем! Иными словами китайцы от рождения не способны к единению принципов мирового общежития, которого от них требует экономическая глобализация, ибо такое единение лишает их естественных преимуществ на скользком и не обязательно праведном пути к тому, чтобы «занять пост» и лично разбогатеть. 

С формальной точки зрения экономическую глобализацию будет разлаживать и такая китайская специфика, как тысячелетняя индустрия подделок. Охраны торговых марок в Китае не было никогда. Примитивность потребления необъятного сельского населения, погоня постоянно за дешевыми изделиями, породили это царство имитации и подделок и эту лёгкость и неосновательность обязательств и надувательств. И теперь внешняя экспансия товаров сделанных в Китае, но снабженных не национально китайской, а транснациональной и широко известной торговой маркой позволяет китайскому продавцу получать за него настоящую цену при грошовой себестоимости. И закон тут ничего не поправит, так как взаимоотношения в Китае покоятся не на законе и даже не на целесообразности, а на правилах традиции. За двадцать лет китайских реформ ни один иностранец ничего в Китае толком не отсудил, а если и отсудил формально, то настоящей и полной компенсации на деле не получил. Примеров обратному нет.

Кроме того публичная отчётность о торговых делах в Китае всегда была фикцией. Исторически, торговец в Китае всегда скрывал обороты и налоги платил наполовину, на чем всегда и негласно выигрывал. Компании в портфеле; наличие двух – трёх контрактов по одной и той же сделке, отдельно: для иностранного партнёра,  своей таможни, банка; разбивка схемы для завышения или занижения валютного платежа через Гонконг; - всё это даёт китайцу такие преимущества на внешних рынках, о которых приверженец буквы закона американец или педант немец и не мечтают.

Ориентирование в сделках на личные связи среди китайцев-соотечественников за рубежом и непременный китайский компрадор-посредник при работе иностранца на китайском внутреннем рынке обеспечивают доверительность и не формальность отношений между китайцами без посвящения иностранца в детали рынка. Позволяют китайскому посреднику получать и делить по уговору между китайцами комиссионные вознаграждения, зачастую превышающие официальную прибыль иностранного участника. Даже китайская мафия всегда действует только через этнических китайцев и с иностранным криминалом не смешивается. Такая система развёртывания китайской торговли по всему миру, такая система связей с патриотически ориентированной армией коммерсантов «хуацяо» (смысл имени: «мост на китайский берег») самими китайцами при вступлении материкового Китая во Всемирную Торговую Организацию была названа «всесторонней, многоярусной и широкорайонированной открытостью вовнутрь»!

И, наконец, «ушедшая за занавеску» партия, которая и есть государство, которая и есть настоящий рулевой всех процессов внутри и вне Китая, но незримо находящаяся над формальной системой управления и контроля. Все заметные китайские бизнесмены изначально члены партии, а все незаметные так или иначе находятся под наблюдением партийных ячеек. При такой системе передачи команд исполнителям для внешнего иностранного обозрения можно демонстрировать один курс, а реально гнуть совсем другую линию. А сила партийной китайской бюрократии при гипотетическом сравнении с масонскими методами тайной власти на Западе выигрывает уже потому, что опирается на широчайшую общественную основу в 64 миллиона членов.

Из сказанного видно, что глобализация по-американски вряд ли состоится. Во всяком случае о мировом масштабе экономического единообразия без Китая говорить не приходится. А в уже идущей экономической мировой войне глобализации против традиции, усердно прикрываемой локальным боевыми действиями в Центральной Азии, совокупная мощь Китая движимая неповреждённым национальным китайским духом с арсеналом национальных рыночных средств наживы наверняка изнутри разладит «новый мировой порядок» и исподволь, незаметно для глобализаторов, возьмет верх.

А что поучительного для нынешней России в опыте богатства старообрядцев? На поверку нынешняя экономика «новых русских» со «свободным дыханием» в тени от налогов, сборов и поборов, в оффшоре, в компаниях-однодневках, по принципу ухода от официальных бумаг, от регистраций, от обращения к законам государства, от открытой конкуренции, ухода в устный сговор среди своих есть преемственность национальных способов купеческого ведения дел московского, по сути старообрядческого, корня.  «Именитые» купеческие роды: Рябушинские, Морозовы, Солдатенковы, Третьяковы, Мамонтовы, Бахрушины, Строгановы отличались и богатством и степенством и благотворительностью (больницы, театры, музеи, картинные галереи, училища). Ярко отличались потому, что в своей духовной жизни были вне окружающих общих условностей петербургского прозападного толка, вне новомодных европейских тенденций кредита и зависти, вне игр по правилам конкуренции, прибавочной стоимости, пронырства.

Русский купец-старовер принимал решения сердцем, по есть с чувством, а не с одним только голым расчётом. Он не переигрывал а азарте борьбы умника, «дельца-рационалиста», он не играл с ним вообще и, тем самым, не создавал ни преград ни угроз ни себе ни другим!

Успешность от солидарности и взаимопомощь с благочестивыми партнерами в коммерческих рисках, не под залог ценностей, даже без расписки, но только «под честное купеческое слово»; при стойкости в убытках на пути к благой деловой цели; совестливости и добросовестности в наживе; безбоязненности к предпринимательским ошибкам.

Вера – иррациональна, а потому бесстрашна, что даёт громадные преимущества хозяину в предприимчивости. Страх же рационален, оглядлив на страховку, скован отчётами, порукой, законом, правилами. Успешность у купца-старовера была от вольнолюбивости русского хозяина - единоначальника, безоглядно и безотчётно свободного в деловом манёвре, а не от послушности в чужом строю, не от следования навязанным западом правилам погони за прибылью, не от беспринципного рвачества как все, и всё равно как, не от акционерных самовосхвалений или самооправданий в умных отчётах за проценты на капитал.

А главное, при заходе в дело, не пресловутые инвестиции, суть «путы и вериги» финансовой и хозяйственной подконтрольности западным правилам бизнеса, но предоплата за ресурс, оставляющая хозяина ресурса и независимым «хозяином положения» в своём деле. Таковы некоторые национальные уроки русского богатства и гордости за достаток и самобытность.

Из сказанного и здесь видно, что поменяв финансовую схему развития национальной экономики с «инвестиций иностранного капитала», мудрёных в гарантиях, на простую как гвоздь предоплату за российские сырьевые и другие ресурсы, Россия останется и свободной от пут экономической глобализации по-американски, а следовательно и в выигрыше при расчёте.  

Отсюда совет «новым русским» - гармонизировать сознание так, чтобы разобравшись с правилами экономической глобализации поступать таки по своему и «беречь себя». То есть - не участвовать в торге с еврейством (для себя заведомо проигрышным), не создавать угрозу китайцам (для себя заведомо бесполезную по результату), помнить, что по национальной формуле: «уговор дороже денег», можно успешно обходить законы конкуренции, и тем самым не навлекать на своё натуральное торговое и промышленное дело риски разорительных ответных мер. Что же касается финансовых спекуляций с дутыми котировками бумажно-электронного вороха тех или иных условных единиц меры натуральных стоимостей, то их ни есть ни пить ни как-либо иначе, кроме спекуляций, полезно употребить в жизни нельзя. Поэтому непричастных к виртуальным спекуляциям собственников реальных стоимостей недр, лесов, пашен, заводов, газет, пароходов, предрекаемый  крах фондового (акции) и финансового (наличный доллар) рынка сильно не заденет. Виртуальные стоимости при крахе сдуются, а натуральные стоимости будут с выгодой переоценены заново. Иными словами, унывать перед грустными перспективами экономической  глобализации не стоит. Традиция всё равно останется в выигрыше.  

Андрей Девятов. 05 января 2002 года